Бахрам Батыев

Спорт. Кино. Каскадёрство. Нестандартный «Заводила». Антисоветский «Анекдот». Карабах. Кровавый Январь. Подпольный штаб. Путч в Москве. Отряд «Азадлыг». Басаев, Ельцин.

Конец 80-х, я - десятилетний подросток. По «ЦТ» - главному телевизионному каналу страны (тогда ещё Советского Союза) начинается новый фильм. На экране надпись: «По заказу Гостелерадио СССР». На фоне песня под гитару и название: «Заводила»… 

В тот момент никто ещё не знал, что с конечными титрами этого фильма у нас, у ребят моего поколения, появится новый герой, любимец многих советских школьников, объект для подражания – «неподражаемый Рауф Байрамов». И я не предполагал, что пройдёт добрых три десятка лет, и я буду интервьюером «того самого Байрамова».

После успеха «Заводилы» у него был не менее успешный и нашумевший фильм «Анекдот». Затем документальные видеофильмы «20 января», «Момент истины, или истина момента» (в содружестве с Рамизом Фаталиевым).  Он был на пике своей популярности. И вдруг, неожиданно для всех, «тот самый Байрамов», прервав свою творческую деятельность, возглавляет Специальное Управление по борьбе с бандитизмом и терроризмом МВД Азербайджанской Республики. Через некоторое время - уход из правоохранительной системы (добровольная отставка в звании полковника), и на этом его публичная деятельность завершается.

Признаюсь, за эти годы не только я, но и многие мои коллеги пытались разыскать его, однако, все наши попытки не увенчались успехом. И только случай помог мне, наконец, связаться с ним. В начале апреля 2015 года многие отечественные СМИ сообщили новость: он арестован!  К счастью, информация о задержании оказалась «апрельской шуткой». Однако благодаря именно этой «утке» мне удалось выйти на него и получить согласие на интервью. Только через два года (по объективным причинам) это эксклюзивное интервью для Azeri.Today, наконец-то, состоялось.

Итак, мой собеседник – актёр, кинорежиссёр, каскадёр, известный в своё время спортсмен, легендарный Низами Мусаев.

— Низами муаллим… (но, он прерывает мой вопрос).

— Категорически протестую (улыбается)! Понимаете, я не люблю, когда меня называют актером. Я считаю себя, прежде всего, каскадером, затем кинорежиссером, и уже потом «немного артистом». В моём послужном списке участие в 56-ти фильмах, и в абсолютном большинстве из них я был каскадёром, трюковым дублёром актёров. Да, конечно, у меня были и чисто актёрские, не трюковые роли, как главные, так и второстепенные. Например, в таких фильмах, как «Заводила», «Анекдот», «Храм воздуха».

— Протест принят! И потому, начнём в озвученном Вами порядке: каскадёр Низами Мусаев. Но была же предтеча этому – профессиональный спорт…

— Ещё подростком я занимался боксом и считался перспективным молодым боксером. Были неплохие результаты, например, победа в первенствах Баку. Моими тренерами были знаменитые Рауф Бабанлы и Борис Кипиани.

Позже, когда я был уже студентом, было принято специальное постановление правительства «О развитии борьбы каратэ в СССР». По всей стране, в том числе и в Азербайджане, в срочном порядке открывались секции каратэ. Хотя в полулегальном статусе этот вид единоборства существовал в республике и до того (тренеры А.Сеидов, С.Мамедов), но первым лицензионным тренером каратэ стал мастер спорта по дзюдо Азад Кязимов.

Именно он возглавил первую официальную секцию каратэ при студенческом обществе «Буревестник». Тренировки проводились на базе спорткомплекса «АЗИНЕФТЕХИМ», куда были приглашены несколько молодых спортсменов из дзюдо, самбо, бокса, в том числе и я. Ныне покойный Азад стал для меня не просто тренером, сэнсэем, но и старшим другом.

Через некоторое время каратэ уже было не просто спортом, но и важной составляющей моей жизни. На моей результативности сказывались, конечно, боксёрские навыки. В последующем я становился неоднократным победителем республиканских турниров и чемпионата, призёром престижного всесоюзного турнира в Махачкале, получил «коричневый пояс» по школе «Шотокан».

Но наступил момент, когда секции каратэ в СССР, как открыли неожиданно, так внезапно и закрыли специальным постановлением. Примерная формулировка: «несоответствие идеологии и нормам воспитания советской молодежи». Несмотря на перспективу уголовного наказания, многие из сотен тысяч спортсменов, для которых каратэ стало уже неотъемлемой частью жизни, опять ушли в «подполье». Занятия осуществлялись в спортивных секциях под различными вывесками: «клуб единоборств», «клуб боевого самбо» и т.п. Чтобы иметь допуск к боям на турнирах, я зарегистрировался в Махачкале, в клубе знаменитого спортсмена Чотанова. Потом короткое время тренировался в Ленинграде и Москве  под руководством Тадеуша Касьянова («Боцман» из знаменитого фильма «Пираты 20-го века», спортсмен, каскадёр, актёр). Моим последним выходом на татами стало участие в составе союзной сборной по прикладным видам рукопашного боя в Международном турнире армейских команд стран-участниц Организации Варшавского Договора. Я тогда занял почётное четвёртое место, и это была, так сказать, моя «лебединая песня» в спорте. Но к тому времени я уже был в кино…

— То есть, в кино Вы пришли не после спорта, а до…?

— Я бы сказал - благодаря спорту. Еще в бытность мою в «Буревестнике», я параллельно тренировал юношескую сборную. В то время Юлий Соломонович Гусман был членом Федерации каратэ Азербайджана. И как-то он обратился к нам, к тренерскому составу, с просьбой помочь с участием в фильме «Не бойся, я с тобой». Как он объяснил, в фильме будет много сцен с рукопашными боями. Мы отобрали 8-10 ребят и после подготовительного периода начались съемки. Именно тогда, во время съемок, мне посчастливилось познакомиться с ярким представителем знаменитой цирковой династии, известным каскадером Мухтарбеком Кантемировым, с «дядей Мишей», как мы все его любя называли. Я боготворил этого человека, и именно через него увлёкся каскадёрским искусством. Я помогал каскадёрам во всём: таскал сёдла и другое снаряжение, ухаживал за лошадьми, чистил конюшню. Параллельно я осваивал науку каскадёров.  Даже завел специальный блокнот, куда тщательно срисовывал все схемы трюковых постановок. Когда дядя Миша доверил мне участие в нескольких несложных трюках, я был безумно счастлив! Вот так, благодаря Гусману и фильму «Не бойся я с тобой» я пришел в кино, а благодаря Кантемирову - в каскадёрскую профессию.

Потом уже, при помощи знаменитого Талгата Нигматулина (главная роль в фильме «Пираты 20-го века»), с которым мы были знакомы ещё со спорта, была стажировка в среднеазиатской группе каскадёров Худайбергенова. Параллельно было участие в съемках в «Азербайджанфильм», в других союзных киностудиях.

Несмотря на то, что каскадёрская профессия существовала в СССР ещё со времён первых чёрно-белых фильмов, законодательно её признали только в 1986 году. Мы прошли специальные курсы подготовки, получили лицензионные сертификаты. Именно тогда, при помощи Рустама Ибрагимбекова и Эльданиза Гулиева, была организована первая азербайджанская каскадёрская группа «Мираж», и я стал её руководителем. А первыми нашими лицензионными каскадёрами, кроме меня, были: Ариф Пириев, Ширали Ширалиев, Таир Алиев, Виктор Никишин.

Я специально акцентирую на обозначении «ПЕРВЫЕ» в ответ на периодические попытки в последние годы «запамятовать» этот факт. Из-за чувства брезгливости не хочу подробно затрагивать эту тему, но: мы ещё живы, ребята! Единственное, я хочу коротко сказать: «Adam – kişi olar!» (адресат – поймёт).

Кстати, армянские каскадёры получили официальные сертификаты годом позже.

Впрочем, учитывая «генетическую эксклюзивность» наших недобрых соседей, вполне возможно,  что завтра обнаружится «факт» того, что, первыми каскадёрами на планете, тоже были представители «древнейшего народа». Например, по части джигитовки на динозаврах и птеродактилях.

— С логической связкой «спортсмен – каскадёр» предельно ясно. А вот кинорежиссура, как это случилось?

— Понимаете, в кинематографическом и театральном мире существует «синдром творца».  Он проявляется со временем, независимо от того, кто ты: актёр, оператор, осветитель, гримёр. У любого причастного к съемочным процессам рано или поздно генерируются свои мысли о ходе съемок: «А вот я бы это сделал так…». Разница лишь в том, что кто-то в дальнейшем пытается реализовать эти свои творческие порывы, а у кого-то это остаётся лишь на мыслительном уровне. У меня тоже проявлялись такие симптомы, но в меру, до зашкаливания дело не доходило.

Ну а потом случилось так, что ко мне обратился молодой оператор Низами Аббасов, который являлся студентом заочного отделения ВГИК. Он попросил меня помочь со съемками небольшого киноролика (курсовая операторская работа), где он хотел задействовать сцены боёв и «поиграть» со светотенью. И вот этот задуманный трёхминутный бобслей бессвязных сцен в итоге вылился в 20-ти минутный короткометражный фильм. Назывался он «Соло на кулаках», имел определённую сюжетную линию, главных и второстепенных героев и т.п. Кстати, этот фильм потом был признан лучшим в своей категории на конкурсе во ВГИК. Так состоялся мой дебют в качестве кинорежиссера.

— А потом уже был «Заводила»?

— Мой друг - кинорежиссер Ефим Абрамов сообщил мне, что он запускает съемки фильма «Заводила» («Araqarışdıran»), и предложил мне попробовать себя в этом фильме. Я сначала подумал, что он имеет в виду трюковые съемки. Но оказалось, что он хочет попробовать меня на роль главного героя «Рауфа Байрамова». Изначально на эту роль предполагался Олег Меньшиков, и уже состоялись предварительные переговоры с ним. Но на Худсовете киностудии, по итогам кинопроб, была утверждена моя кандидатура, а на главную женскую роль – Аян Миркасимова.

В титрах «Заводилы» я указан только как исполнитель главной роли и песен. Но это наша совместная творческая работа с Ефимом Абрамовым, от начала и до конца. Мы с Фимой были неким тандемом, и для взаимопонимания нам достаточно было полуслова, а иногда и просто взгляда. Все эпизоды, все диалоги мы придумали вместе. Бывало, что мне приходилось подменять и нашего кинооператора Рафика Алиева, когда он болел. Кстати, все чёрно-белые сцены в фильме, так называемые диалоги от первого лица, сняты мной с руки кинокамерой «Конвас».

Еще в начале съемочного процесса мы стали понимать, что реализуем нечто новое в стилистике фильмов, ориентированных на подростков. Я прекрасно осознаю, насколько просто и наивно смотрится сейчас этот фильм. Поколение, которое не знает реалий того времени, вряд ли поймёт, почему этот фильм так сильно полюбился и произвел фурор в подростковой среде. Причем, произошло это совершенно неожиданно и для нас самих, создателей фильма. В 1987 году наша попытка поговорить с ребятами с экрана на их подростковом языке, а не шаблонными штампами, была воспринята ими с восторгом! Мы вышли за рамки идеологических догм не только Центрального государственного телевидения СССР, по заказу которого и снимался этот фильм, а вообще нарушили «неукоснительные нормы воспитания советской молодёжи».

Про запретный период нашего следующего фильма «Анекдот» знают многие.

Но мало кто знает, что и «Заводилу» на Центральном телевидении пытались запретить. При этом официально не давалось какой-либо негативной политической оценки, но в кулуарах нам доверительно нашептывали, что «Заводилу» не пропустят в широкий зрительский эфир. Но, к счастью, все же решились, и фильм выпустили на экраны! Вот так состоялся «Заводила»…

— …И состоялся «Рауф Байрамов»!

— Понимаете, «Рауф» - это же не просто частица меня. Это и есть – Я! Мы даже ребят - основных героев, сначала выбирали и уже потом специально под них расписывали образы, диалоги. По сути, они изображают самих себя в фильме. Ну а «Рауфа Байрамова» вообще можно было просто назвать Низами Мусаевым. Потому этот образ очень дорог мне…

— И вдруг, оказалось, что этот образ дорог не только Вам…

— То, что было потом, после показа фильма по ЦТ, приятно изумило. Со всего пространства СССР стало поступать огромное количество писем! Письма приходили и на киностудию, и на республиканское телевидение. Большое количество писем приходило на ЦТ в Москве, и уже оттуда пересылалось нам. Их было столько, что не было возможности ни отвечать, ни даже читать все письма. Это были чудесные, написанные детским почерком послания. В них было всё: от трогательных девчачьих признаний в любви, до просьб, типа: «Рауф, срочно приезжай! У нас такая-то проблема в школе, и мы тоже хотим уйти в леса, в знак протеста!» (улыбаемся)…

— Из Вас сейчас вдруг выглянул «Рауф Байрамов»…Тот самый, из моего детства…

— А он всегда там….  Но, приходится маскировать, прятать его… Только не спрашивайте у меня «почему?»…

— Не буду… Я о другом спрошу: как родилась идея снять «Анекдот», наделавший так много шума в своё время?

— После «Заводилы» мы с Ефимом начали работать над фильмом «Смертный приговор». Это была остросюжетная драма в стиле сюрреализма. Был период написания режиссёрского сценария, даже уже была предварительная договорённость с исполнителями главных ролей: Еленой Майоровой и Александром Абдуловым.

Но, Госкино СССР неожиданно приняло решение отказаться от производства этого фильма.

И вот нам, пребывающим в таком психологическом «нокауте», был предложен Рамизом Фаталиевым (он уже был директором киностудии) сценарий. Предложение было дополнено отчаянной просьбой: «Помогите, ребята! Фильм в государственном плане и все производственные сроки уже вышли!»

Сценарий назывался «Заседание продолжается…». Прочитав его, мы поняли, почему почти все режиссёры от него отказались.  В сюжете с протокольной, угрюмой серьёзностью, повествовалось о неком заседании бюро райкома компартии. Мы были так неприятно шокированы прочитанным, что не сразу уловили трагикомичность проблемы, обсуждаемой на заседании партийного бюро: новостройка готова, людям выданы ордера, а канализации в доме нет! Про неё элементарно забыли!

При всех дружеских отношениях с Рамизом, наше решение было однозначным - отказ! Был поздний вечер, и мы решили разбавить нашу скорбь бутылочкой коньяка, прямо в нашем кабинете в киностудии. И вот, по ходу этого «чудотворного процесса», Ефим произнёс судьбоносную фразу: «Вот плюнуть на всё и сделать из этой тягомотины абсурдную комедию! Назло всем!». Я машинально поддакнул, ещё не осознавая значимость моего кивка. И пошло-поехало! Сначала мы просто «прикалывались», наперебой фонтанируя разными вариантами развития сюжета, диалогов, образов. И сами не заметили, как стали записывать это всё на бумаге.

Короче, переночевав в киностудии, мы ранним утром уже стояли в приёмной директора с готовым секретным сценарным планом в кармане. О том, что будущий фильм теперь уже называется «Анекдот», и что это вообще уже не тот фильм(!), мы не сообщили даже Фаталиеву. Он, обрадованный нашим решением принять его предложение, готов был расцеловать нас до неприличия! И, видно из опасений того, что «не дай того Бог, вдруг эти лохи передумают!», в тот же день был созван внеочередной Худсовет студии.  Решение о запуске фильма в производство было принято за несколько рекордных минут, почти без обсуждения и прений. Помню, как «ободряюще» улыбнулся нам Расим Оджагов при выходе с Худсовета: «Вперёд, ребята, к «Оскару!». Мы, с аналогичной искренностью, улыбнулись ему в ответ, скрывая наши «коварнейшие замыслы».

— Но хоть что-то же от предыдущего сценария Вы оставили?

— Проблему отсутствия канализации и святое место для каждого советского человека - райком компартии! (улыбается).

— Вы сейчас искренни, почти как Оджагов в то время! (оба смеёмся).

— Кстати, «Анекдот» не только молниеносно был запущен в производство, но и снят в рекордные сроки – 19 съемочных дней! До того рекорд принадлежал Никите Михалкову, снявшему свои «Пять вечеров» за 52 дня.

Пользуясь случаем, хочу отметить очень важный для меня момент. Уже много лет со дня выхода «Анекдота» на экраны, и журналисты, и актёры в своих интервью часто упоминают только меня, как режиссера этого фильма, зачастую забывая о Ефиме Абрамове. Уверен, что делается это не специально. Дело в том, что начало съемочного периода «Анекдота» совпало с началом эмиграционного процесса Ефима Абрамова в Израиль. Эмиграция, которой он упорно добивался уже многие годы, и к которой, вдруг, оказался не готов. Не готов - организационно, и прежде всего психологически! Ведь Фима – это настоящий бакинец, в самом чётком и полноценном смысле этого определения! Поэтому ему было морально очень сложно, а плюс ещё физический цейтнот по времени. А я обижался, резко выговаривал ему, что «он бросил меня одного» в такой сложный период фильма, как съемочный. Ефим оправдывался, обещал, что «завтра обязательно буду!», и …опять не успевал. Я помню его виноватое: «Ну, ты прости меня, Бубуля,…» (он меня часто так называл меня). Но «Бубуля», по молодости своей и максимализму, не понимал его тогда. Он мне говорил: «Пойми, у тебя уже есть отработанная тактика с актёрами, взаимопонимание. И я не хочу нарушать это своими периодическими краткосрочными набегами». Даже в дни, когда он успевал на пару часов заскочить на съемки, свои пожелания по творческому процессу он обсуждал, отведя меня в сторону, а не прилюдно. И это была не просто тактичность с его стороны, а оправданная тактика во благо нашего общего дела.

Фильм «Анекдот» - это общее наше детище! Заявляю об этом не просто из дружеских чувств, а констатирую факт! Все ключевые сценарные и съемочные моменты мы, хотя бы по телефону, но обсуждали и принимали решение сообща. И поэтому в титрах фильма заслуженно два режиссёра: Низами Мусаев и Ефим Абрамов, Ефим Абрамов и Низами Мусаев. Не было бы Ефима, не было бы и «Анекдота», или как минимум – это был бы уже другой «Анекдот».

Я помню первый просмотр фильма, на котором присутствовали только мы с Ефимом и Фаталиев. После просмотра Рамиз повернулся к нам, закурил и через паузу произнёс: «Вы вообще понимаете, что вы сделали?!». Мы подумали, что всё, сейчас будет разнос! А он продолжил: «Вы оба, конечно, сумасшедшие. И фильм ваш - сумасшедший! Но, как бы там ни было, мы будем бороться за него! Потому что я и сам - ТАКОЙ ЖЕ!».

То, что фильм состоялся, мы поняли окончательно после специального просмотра для студийных работников. В большом зале киностудии было много народа, человек 500, и даже на ногах стояли. А студийный зритель - это как «лакмус», самый строгий, критичный зритель.

Мы стояли в коридоре и Ефим нервно курил. И когда уже после первых минут фильма послышались взрывы хохота, реплики и аплодисменты, мы всё поняли! Помню глаза Фимы и в них слёзы. Мы обнялись. Наш фильм начал свой трудный путь на экраны… И моего друга Ефима ждал свой путь. Он уезжал…

— Понимаю Вас. Но путь «Анекдота» на большой экран ведь затянулся?

— Да, почти на два года. После просмотра в Москве, Госкино СССР отказалось выдавать фильму кинопрокатное удостоверение. Официального отказа не было, просто отложили фильм «на полку». Он попал в список «антисоветской и не рекомендованной к показу кинопродукции». В приватных беседах с Фаталиевым, представители союзного министерства ссылались на министра, а тому, мол, поступило указание чуть ли не от самого Горбачёва.

— Вспоминаются слова Сталина в конце вашего фильма: «…Враги народа готовятся выпустить на экраны наши доблестных кинотеатров…»…

— (Он подхватывает, имитируя голос Сталина) «…мелкобуржуазный, антисоветский фильм с легкомысленным названием - «Анекдот»…

— Кстати, Сталина в «Анекдоте» Вы же озвучивали?

— Да, я. И получается, что накликал беду… Реально запретили же! И опять-таки, моя молодость, неопытность и максимализм мешали мне объективно рассуждать. Согласитесь, вряд ли Горбачев нашел бы время, как в своё время Сталин, просматривать каждый фильм и лично решать его судьбу. Это же абсурд! Но тогда я, человек, родившийся и выросший в условиях тотального советского абсурда, верил в это. И вот, разозлившись, не предупредив об этом даже Рамиза, я решил отомстить Горбачёву! (смеётся)…

— «Бросить бомбу в Царя!», как народовольцы?

— Хуже, гораздо хуже! Я решил устроить показ «Анекдота» в Ставрополье, на вотчине Горбачёва. Связавшись со ставропольскими неформальными общественными организациями, по договорённости с ними, мы нелегально переправили туда фильм. Местным активистам удалось договориться с одним из центральных кинотеатров Ставрополя по поводу «Творческой встречи с азербайджанскими кинематографистами». «Делегация» из Азербайджана состояла из одного Ильи Нестеренко, администратора нашей киностудии. Я сам по объективным семейным причинам выехать не смог. Так вот, в назначенный день Илья звонит мне и сообщает, что просмотр фильма начался, но параллельно перед кинотеатром идут столкновения активистов с ОМОН. В общем, получилась очень громкая, показательная акция!

Эту же тактику, в виде бесплатных показов в небольших клубах, мы применили позже в Азербайджане. Было изготовлено большое количество «листовок», которые расклеивались нашими ребятами по городу. На этих листовках наши фотографии в арестантских робах (моя, Ефима, Рамиза, членов съемочной группы) и надпись: «Фильм запрещён лично Генеральным секретарём ЦК КПСС». В небольших кинозалах, где проходил показ фильма, всегда был аншлаг! Толпа людей ещё оставалась на улице, и приходилось проводить дополнительные сеансы. Что душой кривить, у такой акции был, конечно, и «пиар-эффект».

— Но не это же было самоцелью?

— Нет, конечно! Главной целью был допуск фильма «Анекдот» на всё кинопрокатное пространство СССР. И мы этого добились! Фильм выкупил «Универсалбанк», и опять-таки, за рекордную по тем временам в СССР сумму – два миллиона рублей! А фильм обошелся госбюджету в десять раз меньше. После этого уже состоялся выход фильма на экраны кинотеатров, а позже его показали и по Центральному Телевидению. И это всё благодаря Рамизу Фаталиеву - он сдержал своё мужское слово!

— А потом случились события 20 января… И Вы с Рамизом Фаталиевым, условно говоря, опять находились по разные стороны баррикад с Горбачёвым…

— Звучит с пафосом, но по сути – да. Впрочем, тогда весь азербайджанский народ находился по эту сторону «баррикад». Понимаете, я вообще рос аполитичным молодым человеком, и даже сумел избежать участи стать комсомольцем…

— А комсомолец Дуньяминов из «Анекдота» - не в счёт?

— Нет, это скорее «за счёт заведения»… Кто жил в то время, прекрасно помнит, что все советские люди рождались «октябрятами», а умирали уже коммунистами или, в крайнем случае,  «сочувствующими коммунистам трудящимися». «Дуньяминов» - это не комичная, а трагикомичная фигура. Вы помните его слезы и: «Я боюсь…Я не могу больше…Я боюсь…». Он ведь это искренне…

Первым моим практическим протестом против этой системы было противостояние во время выборов директора киностудии «Азербайджанфильм». Тогда, на освободившееся место директора, хотели назначить бывшего секретаря райкома партии. А коллектив требовал назначения Рамиза Фаталиева, на тот момент уже известного, востребованного в СССР кинодраматурга. И, самое главное, это был наш, взращенный на киностудии, «свой парень». Вот то собрание по выборам директора и стало моим первым общественно-политическим экстремальным опытом. Многочасовое противостояние коллектива и партийной номенклатуры (представители ЦК Компартии Азербайджана). Там было всё: и захлопывание, и протестное скандирование, и угрозы начать массовую голодовку! Нас пытались уговорить, потом запугать, потом опять уговаривали. Мы выстояли, и мы победили! Именно Рамиз Фаталиев, вопреки партийной разнарядке, был избран директором киностудии «Азербайджанфильм». Помню слёзы радости, объятия, счастье в глазах людей. Я уверен, многие из нас после того дня стали хоть ненамного, но уже другими. Это было начало…  Спустя годы у нас с Рамизом даже была идея - сделать фильм о той небольшой, локальной революции в рамках одного советского учреждения.

Умение единения нашего многочисленного коллектива сказалось и в последующих событиях. Начало так называемых «Карабахских событий». Волна протестных митингов.

Ещё с первых массовых акций коллектив киностудии принимал участие в них отдельной сплоченной колонной, со специальными транспарантами. Это зафиксировано во многих кадрах кинохроники. Это была народная инициатива, без каких-либо указаний сверху. Но и никаких препятствий со стороны руководства студии тоже не чинилось. Наоборот, Рамиз Фаталиев велел выстраивать производственный процесс так, чтобы люди могли принимать участие в митингах. Он всегда был рядом со своим коллективом, что ещё раз подтверждало правильность нашего выбора!

Примерно в то же время начались мои поездки в зону карабахской войны. Противостояние становилось всё ожесточённей. Сначала вместе с моим другом, кинооператором Багиром Рафиевым, мы ездили выполнять свой профессиональный долг – фиксировать события на киноплёнку. А потом получилось так, что…

— …сменили своё оружие: кинокамеру - на автомат…

— Да, и это не просто аллегория. На тот момент в некоторых районах Азербайджана власть перешла от официальных исполнительных структур  - райкомов партии – к структурам, созданным самим народом. Это были комитеты обороны в прифронтовых районах, а в других –  комитеты самоуправления на базе местных ячеек Народного фронта. Тогда НФА пользовался огромной поддержкой в народе, это была единственная организация, которая могла выражать мнение протестного электората. А протестным был практически весь азербайджанский народ. Руководство НФА было очень разноликим – от интеллигенции до людей с довольно неоднозначной репутацией.  Такая «горючая смесь» свойственна для всех масштабных народно-освободительных движений. Власть практически потеряла рычаги воздействия  и управления обществом.

К тому времени народ стал понимать, что в Карабахе – не просто «события», а крупномасштабный военный конфликт. В Карабахе и прилегающих районах стали формироваться отряды самообороны, и не только из местного население, но и из добровольцев из других регионов. По интенсивности и характеру обстрелов, под которые мы попадали во время наших поездок туда, было понятно - началась настоящая война. Все больше и дольше пребывая в зоне конфликта, ты начинаешь мыслить уже по-другому, ощущения становятся более обострённые.

В январе 1990 года я и Багир Рафиев выехали в Губадлы, где шли непрерывные боевые столкновения с армянскими формированиями. Ополчением района тогда руководил Таир Алиев (будущий министр внутренних дел). Вместе с ним мы выехали в имевшие стратегическое значение села Алигулы Ушагы и Сейтаз.  Попали под обстрел на открытом участке, и взрывная волна опрокинула наш «УАЗ». Подоспел наш отряд самообороны, который помог нам выбраться из машины. Обстрел продолжался из автоматического оружия, мы стали отходить, укрывшись в овраге. Тогда впервые я, не задумываясь, взял оружие у кого-то из ребят. И это был мой первый бой в Карабахе.

В те дни стала доходить обрывочная информация о том, что в Азербайджан выдвинулись части Советской армии и на военных аэродромах скапливается большое количество живой силы и техники. В ночь на 19 января в Губадлы из Армении вошла колонна советских войск, которые объявили о том, что вместе с райкомом партии берут управление в свои руки. Подтянулись некоторые наши отряды самообороны, и возник риск их столкновения с советскими военными. Кроме того, нельзя было оголять фронт. Я и представитель НФА Фахмин Гаджиев (в последующем командующий Внутренними войсками МВД республики) решили встретиться с начальством советских военных. Но разговора не вышло – нас арестовали. В ответ наши ребята «тихим образом» захватили нескольких военнослужащих. В итоге нас отпустили.

Ранним утром 20 января мы выехали в Баку, уже зная по радиосвязи, что произошло. При въезде в столицу было впечатление, что мы оказались в оккупированном городе. Рамиз Фаталиев создал на киностудии «Азербайджанфильм» тот самый знаменитый оперативный штаб кинодокументалистов, руководить которым назначил меня. Наша деятельность была подпольной, как и должно быть «в условиях города, временно оккупированного противником». Наши машины обстреливались, мобильные съемочные группы арестовывались. С ребятами обходились, как с вражескими лазутчиками, заламывали руки, укладывали лицами на землю, били прикладами, сапогами.

Штабу помогали все: и знаменитые деятели кино, и осветители, и гримёры, и водители. Кто-то снимал и монтировал киноматериал, а кто-то выполнял подсобную физическую работу, готовил и обеспечивал пищей. А кто-то просто был рядом, готовый выполнить любое необходимое задание, работу. Наши героические операторы: Багир Рафиев, Исрафил Агаев, Кёчари Мамедов и другие! Эти обычно общительные, веселые киношники, стали замкнутыми, молчаливыми. Через объективы своих камер они видели всё: и обстрелы, и расстрелы, и трупы на улицах, в моргах.

Низами Аббасов – оператор, имеющий опыт хроникальных съемок в горячих точках. Помню, я случайно застал его в операторской кабине плачущим. Плакал он молча, слёзы катились по щекам, а руки чёткими привычными движениями продолжали делать своё дело - менять плёнку в кинокамере. Вот таким же было состояние и всех нас. Слёзы, боль, но ты выполняешь свой профессиональный и гражданский долг: фиксируешь историю, трагедию твоего народа и его самоотверженность!

Конечно, возможности киносъемки ограничены и несравнимы с видеосъемкой.

Не было тогда, как сейчас, ни мобильных телефонов с камерами, ни других гаджетов. Любительские видеокамеры только появились, были простыми по качеству и функционалу, но очень дорогими.  Редко у кого они имелись, но к нам, в штаб, поступали и видеоматериалы от граждан. Что же касается профессиональной видеосъемки, то Республиканское телевидение полностью бездействовало, не выполняя своих прямых функциональных обязанностей!

— Но, Низами муаллим, ведь известно же, что за несколько часов до начала атаки на Баку был взорван Республиканский телецентр…

— Да! И кстати, именно благодаря частному расследованию нашего штаба, Рамизу Фаталиеву, и при помощи следователя МВД Ильгара, уже тогда была раскрыта и воссоздана полная схема этого диверсионного акта спецназа группы «Альфа» КГБ СССР. Не помню, к сожалению, фамилию Ильгара, но именно этот патриот в пагонах, не дожидаясь указания руководства, сам инициировал расследование, и уже потом этому был придан официальный юридический статус. Тогда, используя скрытую съемку, запись телефонных переговоров, мы получили секретную схему расположения, зафиксировали показания свидетелей, которых потом пытались заставить замолчать. Неоценимы заслуги в этих процессах Тамерлана Гараева, который в последующем возглавил Специальную следственную депутатскую комиссию по январским событиям.

Кстати, упоминая о «взрыве телецентра», надо понимать, что взорвана была лишь часть трансляционного блока в аппаратном помещении, и его быстро восстановили. Но в технической базе телестудии (которая вообще находится в другом здании) были десятки единиц видеосъемочной аппаратуры. Будь хотя бы малая ее часть задействована в те дни, и мы бы сейчас имели более масштабный и качественный информационный материал по этим трагическим событиям в истории нашего народа.

Был единственный оператор телестудии, который тогда, буквально «выкрал» свою видеокамеру с телестудии, и снимал происходящее с самых первых минут. Снимал сначала в одиночку, а затем примкнул к нам. И его за это уволили с телевидения! А звали этого парня - Сеидага Мовсумов.  Да, это тот самый «Сеид», ставший в последующем известным военным оператором Минобороны Азербайджана.

— Как вашему штабу удалось избежать репрессивных действий со стороны военных властей?

— Мы ожидали этого каждый день, каждый час. Думаю, изначально нас просто не принимали в расчёт, а потом уже было поздно.  В первый период после событий шли зачистки, аресты «террористов и экстремистов». Они и не предполагали, что настоящий «вражеский центр» - это киностудия. Ведь в их случае главный враг – ПРАВДА! Мы, конечно, предприняли возможные меры безопасности. Все отснятые материалы хранились в специальном защищённом месте, о котором знали только Рамиз и я. Кроме того, в подвальных помещениях была оборудована специальная «ночлежка», где скрывались и отдыхали иностранные журналисты («Голос Америки», «Немецкая волна» «Свобода», «Рейтер» и др.).

Через некоторое время был смонтирован первый сорокаминутный ролик по событиям, и мы начали его ночную демонстрацию. Сначала зрителями были жители близлежащих зданий. Приходили по 150-200 человек за сеанс. Потом их стало значительно больше, это были уже и жители других районов, приходили целыми семьями. Действовал комендантский час, далеко проживающим людям приходилось оставаться и ждать до утра.

Этот видеоролик «Кровавый январь» Рамиз Фаталиев вывез (буквально закрепив кассету на своё тело под одеждой) в Москву на специальную сессию Верховного Совета СССР. Там, при помощи наших депутатов, была организованна демонстрация видеоматериала. Это была ещё одна важная попытка прорыва информационной блокады, в которой тогда находилась наша республика. Эти кадры стали демонстрировать ведущие телеканалы мира.

Как только Рамиз вернулся из Москвы, нас с ним арестовали. Всего на сутки (по ходатайству наших депутатов нас отпустили), но  арест происходил по всем правилам жанра: автоматчики, блокирование выходов, топот сапог в коридорах. А ещё раз нас арестовали уже позже, из-за меня. На киностудию позвонила моя сестра и сообщила, что дом наш окружен военнослужащими, ищут Низами. Я в тот момент отсутствовал на студии, и Рамиз по правительственному телефону позвонив в комендатуру, потребовал убрать солдат, пообещав, что Низами Мусаев сейчас сам подъедет к вам. Через час мы с Фаталиевым приехали в комендатуру и опять были арестованы. Как оказалось, были доносы о нашей «антисоветской, враждебной деятельности», что, в принципе, было правдой. Меня в тех доносах вообще описывали, как «боевика и экстремиста». Вот потому и было решение прикомандированного московского следователя брать меня спецназом. Из разговора с этим нервно-робким молодым следователем, с румяными, как попка младенца щечками, я сделал вывод, что он считает бандитом и террористом не только меня, но весь азербайджанский народ. Он настолько был убеждён в этом, что по его настоянию при моём допросе присутствовали двое автоматчиков.

К счастью и для меня, и для этого пугливого «следака», арест продлился не более двух суток. Фаталиеву удалось добиться встречи с новым военным комендантом Баку Валерием Буньятовым (сын покойного академика Зии Буньятова), и тот распорядился отпустить нас. Кстати, именно после назначения Буньятова было некоторое смягчение чрезвычайного режима, уменьшились повальные аресты. Его предшественник - генерал Дубиняк, который, соответствуя фамилии, страдал дефицитом интеллекта, был крайне агрессивен к нашему народу.

Кстати, при всём моём иммунитете к удивлению, я был ошарашен, когда уже в бытность свою в МВД, ознакомился с содержанием тех доносов, с информацией об их авторах. Среди них были и ожидаемые, и абсолютно неожиданные люди! Например, такие, которые в те сложные дни, обнимая и пожимая нам руки в «искреннем человеческом порыве», едва ли не слёзно благодарили нас «за истинный патриотизм и самоотверженность». И эти персонажи -  тоже реалии советской системы…

— Кино в его чистом виде, а не как документалистика, отошло на второй план?

— Не только кино, но и вообще многое в жизни тогда стало второстепенным. И дело не только в занятости в штабе. Он просуществовал более двух месяцев, а потом продолжил свою деятельность в «Объединении документального кино» при студии, уже на постоянной основе и в формате Карабахского конфликта в целом.

После событий января 90-го года произошел массовый перелом в сознании людей. Мы все как бы повзрослели в один день. И чётко осознали, что не стоит уповать на «родительскую опеку», а тем более, мягко говоря,  «неродного родителя». Народ это прекрасно уже понимал. Чего нельзя было сказать о нашем руководстве, и это тоже издержки «генетики советской партноменклатуры».

Что касается лично меня, то кино, конечно, не было забыто. Но и не было какого-либо активного процесса в этом направлении, ни мыслительного, ни физического. Периодически я занимался судьбой пока ещё запрещённого «Анекдота». Был ещё сценарий, написанный в содружестве с Фаталиевым  – «Сержант по прозвищу Рэмбо», но далее, чем написание сценария, дело не дошло. Потом был запущен в режиссёрскую разработку фильм «Голубые ангелы» по одноимённому знаменитому произведению Чингиза Абдуллаева, которому даже был выписан уже авторский гонорар. Но на этом опять всё застопорилось. Ну вот не мог я заставить себя и всё!

Кроме того, Рамиз Фаталиев был избран депутатом Милли Меджлиса Азербайджана. Учитывая плотный график заседаний законодательного органа страны, он присутствовал в киностудии лишь периодически. Так получилось, что после январского оперативного штаба, а потом ещё и штаба по избранию Фаталиева в депутаты, я так и остался в его директорском кабинете. И постепенно, не по какому-либо официальному приказу, а как-то само собой, ко мне начали обращаться по производственным, организационным вопросам сотрудники, посетители. Незаметно и для себя, я стал неформально руководить студией. По ключевым вопросам, я, конечно, советовался с Рамизом,  и действовал в соответствии с его указаниями. А вот каждодневную деятельность осуществлял сам и достаточно оперативно. Со временем я стал и письма за Фаталиева подписывать, и решать вопросы с другими организациями. Наличие под рукой правительственного спецтелефона значительно облегчало многие процессы.

Периодически я посещал парламент, чтобы посоветоваться с Рамизом по студийным вопросам. Благо, у меня был специальный пропуск. Парламент того времени был одной из основных площадок политических и общественных процессов. Постепенно я настолько примелькался, что мог проходить уже без пропуска. В зале заседаний я сидел в основном с Рамизом, а уже позже, с 1991-го года, всё чаще с депутатами оппозиционного «Демблока». Многие тогда думали, что я тоже являюсь депутатом. Я ведь несколько раз вступал в прения с места, а один раз, в день отставки Муталлибова, даже выступил в жесткой ультимативной форме с трибуны парламента. Эти кадры хроники и сейчас, периодически, прокручивают по телеканалам. То были очень сложные девяностые годы…

— Да, сложные и насыщенные событиями девяностые. Например, августовский путч 1991 года, Ваше участие в процессах во главе отряда «Азадлыг».  Заявление «ГКЧП» застало Вас в Москве случайно?

— Не в Москве. И вообще, я не считаю своё участие в тех событиях случайным. Буквально через пару часов после заявления по государственному телевидению «о создании ГКЧП, об отстранении Горбачева от руководства по состоянию здоровья и введении чрезвычайного положения», я уже летел из Баку в Москву. Точь-в-точь повторялся финал с военным переворотом в фильме «Анекдот», и даже текст заявления местами совпадал. Ну разве я мог себе позволить разминуться с путчистами? (улыбается).

— Вы полетели потому, что понимали, что всё решается там?

— В те дни, действительно, всё решалось там! Решалась судьба не только России, но и Азербайджана и других народов СССР. И версия о том, что, мол, «победи тогда ГКЧП, и судьба Карабаха сложилась бы по более благоприятному для нас сценарию» - это наивное обывательское заблуждение. Однозначно ведь, что при таком раскладе бывшая НКАО была бы переподчинена Центру (об этом и Крючков заявлял в своих последующих интервью). И это означало бы для Азербайджана потерю юридического статуса принадлежности части своей территории. В таком случае и протестовать было бы некому, поскольку все национально-освободительные народные движения на территории СССР были бы разгромлены и уничтожены. И это были бы ещё более масштабные кровавые события, чем январские.

— Итак, Вы в Москве…

— По прилёту меня встретили двое моих азербайджанских каскадёров, которые в то время были в Москве.  Когда мы приехали на площадь перед Белым Домом, тысячи людей уже находились там, окружив его несколькими защитными «живыми кольцами». К тому времени уже состоялось знаменитое выступление Ельцина на танке. Народ начал строить баррикады из подручного материала. Войск ещё не было. В возведении одной из баррикад приняли участие и мы. Подъехали ещё наши азербайджанцы, а потом к нам присоединились и трое таджикских каскадёров, находившихся в Москве. Над нашей баррикадой развивался национальный флаг Азербайджана, привезённый мной из Баку. Это был единственный национальный флаг на баррикадах, его снимали и показывали в своих репортажах ведущие мировые телекомпании и агентства. У меня брали интервью в «онлайн режиме»: «BBC», «CNN», «Reuters», «Associated Press», «France-Presse».

К нам, кроме таджиков, примкнули ещё несколько ребят из Дагестана. Когда в первый день началась систематизация добровольческих отрядов сопротивления, и был создан Центральный Штаб Обороны, наш отряд был зарегистрирован как «Азербайджанский отряд самообороны «Азадлыг». Это помогло централизовать управление силами народного ополчения, наладить процесс снабжения необходимым довольствием, спецсредствами обороны и т.д.

— В том числе и оружием?

— Нет, оружие выдавалось только в исключительных случаях и только нескольким подразделениям (в том числе и нашему отряду) при выполнении каких-либо специальных поручений. И обязательно в таких случаях к отряду прикреплялись 2-3 сотрудника МВД в милицейской форме.

— Правда ли, что на августовских баррикадах был флаг Чечни?

— Да, был флаг самопровозглашенной  Республики Ичкерия. Дело в том, что президентом Дудаевым по договорённости с Ельциным был откомандирован в Москву специальный отряд из Чечни. Это были очень хорошо вооруженные, боевые ребята. Их отличала строгая военная дисциплина, и действовали они автономно от других отрядов самообороны, выполняя самые ответственные задания по приказу Штаба.

Но был и другой чеченский отряд, который состоял из чеченцев, в том числе,  проживавших в Москве. Возглавлял этот отряд небезызвестный Шамиль Басаев, но знаменитым он стал позже. А тогда мы познакомились с ним просто как два командира отрядов самообороны.

— Как Вы можете охарактеризовать Басаева того периода?

— Очень рассудительный, образованный человек, сдержанный в проявлении своих эмоций, уверенно и чётко обозначающий свою позицию. Он, кстати, не скрывал истинную мотивацию их присутствия на баррикадах. Помню, мы, как командиры национальных отрядов самообороны, давали интервью «Московским ведомостям».  Шамиль тогда открыто заявил: «Мы здесь потому, что этого в первую очередь требуют интересы Ичкерии. Есть большая вероятность, что нам придётся воевать с вами за свою независимость. Но, по любому, нам практичней договариваться и даже воевать со свободной Россией. Свободный человек понимает и уважает свободу других людей».

— История с Вашим участием в августовских событиях имела некое продолжение уже после возвращения в Азербайджан. Я имею ввиду Ваше обращение к Ельцину в Железноводске…

— Я вернулся в Азербайджан, и как оказалось, достаточное количество людей по телевизионным репортажам уже знало об отряде азербайджанских защитников Белого дома в Москве, видели наш развевающийся флаг на баррикадах. Потом была подробная статья нашего великого поэта Рамиза Ровшана в газете «Азадлыг», посвященная мне и нашему отряду. А далее уже были интервью во многих газетах, две большие телевизионные передачи на «АзТВ». Ко мне подходили незнакомые люди на улице, говорили тёплые слова, благодарили. Понятно же, что мы в Москве представляли весь наш народ, наш Азербайджан.

Примерно через месяц президент России Ельцин и президент Казахстана Назарбаев выступили с посреднической инициативой мирных переговоров между Азербайджаном и Арменией. Сначала они прилетели в Баку на переговоры с Муталлибовым. Затем, из Баку, через Гянджу, поехали в Ханкенди. Естественно, что весь процесс сопровождался и освещался большой группой представителей СМИ. В Ханкенди проходил митинг, и делегация вынуждена была пройти пешком через эту толпу, выйдя из машин. И только по возвращении в Баку выяснилось, что отсутствует наш студийный оператор Алиев Эльхан Орудж оглу. Армянская сторона упорно отрицала свою причастность к этому, и уверяла, что не обладает информацией. Это уже потом, со слов самого Эльхана, выяснилось, что его намеренно оттеснила толпа, и он был взят в заложники. Об этом доложили Муталлибову, и он, в свою очередь, вроде бы проинформировал Ельцина и Назарбаева. Но, безрезультатно. После переговоров в Ереване была назначена итоговая, многосторонняя встреча в городе Железноводск. В те дни я вообще был отключен от внешнего мира, так как у меня была очень сильная простуда. И вдруг, ночью, звонит Рамиз Фаталиев, информирует о произошедших событиях, и сообщает, что и мне надо лететь с делегацией в Железноводск. Есть предложение руководства, чтобы я лично обратился к Ельцину, как защитник Белого Дома, по поводу пленения армянами нашего кинооператора.

— Вы были лично знакомы с Ельциным?

— Нет. В Москве, в Штабе обороны, у меня было информативное общение с вице-президентом РСФСР Александром Руцким, буквально: кто я, откуда и т.п. Формально командовали обороной Руцкой и генерал Кобец, но практическое руководство осуществляли офицеры Штаба, каждый из которых курировал несколько отрядов самообороны. Курировавший наш отряд Виктор в последующем стал генералом 9-го управления ФСБ.

— Итак, несмотря на болезнь, Вам всё же пришлось лететь в Железноводск…

— Да, безусловно, я обязан был лететь. Меня в буквальном смысле погрузили в машину Фаталиева и привезли в аэропорт. Вылетали мы все одним президентским бортом: и Муталлибов, и делегация, и журналисты. Рамиз подвёл меня к Муталлибову, мы перекинулись парой фраз, и всё остальное время полёта я спал. Переговоры проходили в Гостевом Доме ЦК КПСС, там же были размещены и делегации. Меня поселили в отдельном номере, и я тут же попытался уснуть, чтобы максимально собраться с силами.  По нашему плану, я должен был обратиться к Ельцину на итоговой пресс-конференции.

Переговоры шли тяжело, затянулись до поздней ночи, когда, наконец, был подписан итоговый документ. Так как у меня не было аккредитации, в зал меня провёл премьер-министр Гасан Гасанов, как своего «референта». Пресс-конференция оказалась достаточно короткой, так как все были утомлены переговорным процессом. Несколько вопросов, и Ельцин дал понять, что пора заканчивать. Журналисты, естественно, пытались наперебой задавать ещё вопросы. И тут мне Гасанов прошептал: «Aradan cırmaq isteyir, tez elə!» («Давай быстрей, он хочет соскочить!»). Это сейчас подобное смешно звучит из уст премьер-министра (улыбается). А тогда нам было не до смеха. То ли из-за болезни, то ли из-за опасений не успеть, я вдруг неожиданно пронзительным голосом крикнул: «Борис Николаевич! Господин президент!». Кроме звонкости, в моём обращении, видно, присутствовали и панические нотки. Ко мне обернулись все: президенты, журналисты, охрана. И вот, в этой паузе, я произнёс: «Господин командующий! Я обращаюсь к вам, как ваш боец….». Это, видно, ещё больше удивило Ельцина. Я продолжил: «Я являюсь командиром азербайджанского отряда самообороны «Азадлыг», активно участвовавшего в защите Белого Дома под вашим командованием….». Ельцин утвердительно кивнул, хотя понятно, что вряд ли он помнил название отряда и прочие подробности. Я рассказал о взятии в заложники нашего оператора в Ханкенди, когда он выполнял свой профессиональный долг, и, что это произошло именно во время миротворческого визита президентов. Я подчеркнул при этом, что и Эльхан являлся членом нашего отряда самообороны в Москве. «Господин командующий! Настоятельно прошу вас вмешаться, и спасти моего, а прежде всего - вашего бойца!», - подытожил я своё обращение. Ельцину, видимо, импонировало обращение «командующий», он едва заметно улыбнулся и что-то негромко спросил у Муталлибова. Затем подозвал к себе одного из своих помощников. Я, как и все остальные, не слышал (микрофоны выключили), что именно он поручил этому человеку и присутствующему там же Госсекретарю России Бурбулису. Но, повернувшись ко мне, Ельцин сказал, что дал необходимые указания, и вопрос будет решен. Я сообщил ему, что армянская сторона полностью отрицает, что Эльхан Алиев находится у них. Ельцин прервал меня: «Боец! Я же сказал, что дал необходимые указания, и скорее всего, всё решится ещё до вашего прилёта домой!». Я поблагодарил его, он улыбнулся в ответ, и пресс-конференция на этом закончилась.

А по прилёту в Баку выяснилось, что армяне сразу же вышли на связь и согласились освободить Эльхана Алиева без каких-либо дополнительных условий. Вот так благополучно закончилась эта история…. История закончилась, но война продолжалась…

Продолжение следует. Во второй части интервью Низами Мусаев расскажет о войне в Карабахе, о знакомстве с Искендером Гамидовым, штурме парламента и работе в «Бандотделе».

Вторая часть → «У меня состоялся открытый разговор с Басаевым. Я высказал ему претензии по поводу инцидента в Лачине»

Источник: Azeri.Today